С цифровизацией и трансформацией общества в России все чаще звучат предложения сделать рывок в инвестициях в человеческий капитал. О том, спасет ли нас «бюджетный маневр», можно ли сделать рывок в развитии образования только одними денежными вливаниями и почему поляризация на рынке труда угрожает политической стабильности, рассказал главный экономист Европейского банка реконструкции и развития Сергей Гуриев.

— Сейчас много говорят о необходимости увеличения инвестиций в человеческий капитал в России. А что это значит? Повысить зарплату учителям, и выпускники станут отличниками, создающими новые «Гуглы»?

Сегодня происходит стремительное развитие технологий и быстрое стирание межстрановых барьеров — не только в области торговли товарами, но и в области торговли услугами и идеями. 

Наблюдаемые сегодня рост неравенства и рост популизма в некоторых странах напрямую связаны с тем, что называется поляризацией рынка труда. Что происходит в развитых странах? Есть люди, которые встраиваются в глобальный рынок труда: как правило, это высокообразованные сотрудники, которые выигрывают от глобализации и технологического прогресса. Рабочие места создаются и в самом низу пирамиды навыков и знаний: это ручной труд, рабочие места, которые трудно автоматизировать или отдать на аутсорсинг в другие страны. А в середине пирамиды знаний и навыков число рабочих мест сокращается, они выводятся в страны с низкими зарплатами или автоматизируются.

Поляризация приводит к росту неравенства, который соответственно, угрожает социальному согласию и политическому равновесию во многих странах.

Речь идет о том, чтобы учить детей встраиваться в сегодняшнюю жизнь, получать знания после того, как они заканчивают школы и институты, чтобы готовить новых учителей. О том, чтобы приводить в школы людей с опытом работы вне педагогического сектора и о том, чтобы в партнерстве с бизнесом создавать конкурентное последипломное образование. Это ключевые вызовы, на которые нельзя ответить только увеличением финансирования. 

С другой стороны, если зарплаты учителей будут ниже прожиточного минимума, то, безусловно, никакие проблемы решить нельзя. Плюс, естественно, есть вызовы, связанные с управлением этим сектором: если у директора школы очень высокая зарплата, а у учителей – низкая, то в среднем бюджет на фонд оплаты труда будет выглядеть не так плохо. Без прозрачности, подотчетности, управляемости школ, участии общества в управлении школами и органами управления образованием, сколько бы мы денег ни потратили на образование, мы желаемых результатов не достигнем.

— В условиях бюджетных ограничений каковы возможности для рывка России в данной сфере? Некоторые экономисты, например, указывали что нужно увеличить расходы на 0,5 процентных пункта ВВП. Сколько надо?

Я видел, что Алексей Кудрин говорил даже о 0,8 процентных пункта. Но дело в другом. По данным ОЭСР, Чили тратит на образование из всех источников около 16% ВВП. Россия, по этим данным, тратит только 8%. Для сравнения, в Южной Корее, это 14% ВВП, в США – 12%, но в этих странах ВВП на душу населения гораздо выше российского. Говоря о том, что Россия по доле ВВП на этот сектор отстает от развитых стран, мы даже до конца не понимаем всю глубину отставания.

Любые реалистичные суммы, которые Россия может потратить на инвестиции в человеческий капитал, все равно будут недостаточными. Нет такого вопроса: хватит ли повышения расходов на 0,5 процентных пункта или один пункт ВВП. Нужно думать не в категориях «повысим на один процент», а в категориях «удвоим или утроим».

При этом, как я уже упомянул, необходимы и структурные реформы в образовании. Безусловно, так делают все страны. И эта гонка является глобальной. И в Америке, и во Франции говорят о реформах образования. Без этого невозможна конкуренция, невозможно и социальное согласие в развитых странах. 

В этом секторе у частных операторов, безусловно, есть важная роль. Но они никогда в обозримой перспективе не смогут заменить государство полностью. С другой стороны, и частные университеты, и частные школы – это инноваторы с точки зрения технологий, содержания, организации процессов в образовании. И в этом смысле они необходимы, им нужно позволять экспериментировать.

Это не означает, что нельзя позволять экспериментировать государственным школам и университетам — можно и нужно. Но естественно, что эксперименты с деньгами налогоплательщиков всегда будут более забюрократизированы. Впрочем, я хотел бы подчеркнуть, что и частные деньги по определению могут быть только подотчетны или прозрачны. Деньги меценатов, доноров, просто граждан можно привлечь только в прозрачные организации.

— Мне кажется, в России есть предубеждение к частным образовательным учреждениям…

Если посмотреть на рейтинги самого Министерства образования и науки, то в них лидируют негосударственные вузы, такие как Европейский университет в Санкт-Петербурге и Российская экономическая школа. И, пожалуй, лучшие вузы в мире — это частные американские вузы. Есть, наверное, некачественные частные вузы, но некачественными могут быть и государственные вузы.

Слово «частный» в России порой воспринимается как синоним «коммерческого», но в развитых странах частные вузы – это в большинстве своем негосударственные некоммерческие организации. Это, безусловно, важная организационная форма, которая является передовым краем инновации и конкурентоспособности в образовательной системе. То же самое происходит и в школах.

Школы бывают частные коммерческие, но бывают частные некоммерческие, где целью является не зарабатывание денег, а защита и продвижение общественного интереса, создание новых форм образования, которые делают общество лучше, которые создают больше возможностей для граждан этой страны.

— Опыт каких стран вы бы назвали успешным? И можно ли его преложить на современную Россию?

Некоторые страны более успешны в школьном образовании, некоторые — в вузовском. По данным ОЭСР, по количеству лет высшего образования впереди находятся Корея, Япония, Канада. Россия по объему высшего образования еще несколько лет назад была впереди многих. Сейчас немножко отстает, но в разных категориях находится в первой пятерке.

На самом деле, в России очень много высшего образования. Другое дело, что по расходам — и на школьное, и на высшее образование, — и по качеству высшего и школьного образования Россия, безусловно, отстает и отстает существенно.

США — находится в лидерах стран по качеству высшего образования. Другие страны перенимают его основные принципы — открытость, конкурентность, меритократию и так далее. Конечно, образование – это отрасль, в которой культурные особенности, особенности менталитета крайне важны. Поэтому французский университет, построенный по американскому образцу, все равно будет французским. Но он будет в большей степени интегрирован в мировую образовательную среду, будет предоставлять своим студентам и профессорам больше возможностей для конкуренции в мировом образовательном пространстве.

И Россия в 2012 году тоже собиралась идти по этому пути. Были программы «Глобальное образование», «Пять — сто» (продвижение российских вузов в международных рейтингах), программа развития обменов профессорами. Но мы видим, что финансирование образования в России — и в процентах к ВВП, и в долларах, и даже в некоторые годы в номинальных рублях — сокращалось. С этим – как, впрочем, и с растущей изоляцией России от внешнего мира – связано то, что пока больших успехов на этом пути добиться не удалось.

— России или любой другой стране необходимо, чтобы люди оставались в стране. Но в то же время идет глобализация. Не получится ли так, что мы учим молодых людей для работы за границей? Как их удержать и нужно ли их вообще удерживать?

Свободу выезда гарантирует российская Конституция, поэтому силой удержать квалифицированного специалиста невозможно. Квалифицированных специалистов можно удерживать, только создавая привлекательные условия для самореализации внутри страны. Это вопрос не только системы образования, но и всей экономики: создание конкурентной инновационной среды внутри страны, развитие экономики не изолированной, а интегрированной в глобальную экономику.

Если вы работаете в инновационном секторе внутри отрасли, которая отгораживается от глобального рынка, у вас никаких шансов нет. Все сегодняшние инновационные компании – это компании, которые стремятся работать на глобальном рынке. Даже китайские компании, которые изначально развивались в среде, которая была защищена от конкуренции, стараются выходить на глобальный рынок, потому что размер рынка имеет значение. Сегодня мировая экономика – и особенно ее инновационный сектор – устроены по принципу «победитель получает все». Чем вы больше и чем больше рынок, на котором вы работаете, тем больше отдача на ваши инновации.

Кроме того, любые инновации сегодня, как говорил Ньютон, стоят на плечах гигантов. Если вы делаете новый бизнес – вы должны использовать технологии, которые уже разработаны в других странах. Вам нужно уметь покупать технологии, продукты, иногда идеи или порой использовать идеи, имеющиеся в открытом доступе. Сотрудничать с коллегами в других странах, иметь возможность покупать стартапы в других странах или продавать стартапы в другие страны.

— Возможно ли это силами одного государства?

В современном мире инновационная экономика в основном развивается в частном секторе. Были времена, когда ее создавали госкомпании за счет госбюджета, так было во времена «холодной войны».

Но сегодня никакой госзаказ и госбюджет не могут обеспечить ту необходимую экономию от масштаба, которую обеспечивает глобальный потребительский рынок.

Грубо говоря, если раньше оборонный заказ Соединенных Штатов создавал технологии, которые сегодня используются в частном секторе, то теперь, наоборот, частный сектор создает технологии, которые потом используются в государственных учреждениях.

— Насколько здесь важна роль государства с точки зрения именно инвестиций? Недавно министр экономики Франции говорил, что они собираются продавать пакеты некоторых госпредприятий для финансирования инновационного фонда.

И развитые, и развивающиеся страны предпринимают огромные усилия для того, чтобы поддерживать инновационные компании. Как правило, через создание фондов, которые инвестируют в миноритарные пакеты инновационных компаний или венчурные фонды. В некоторых странах эта стратегия работает вполне неплохо. За последние 15-20 лет целый ряд развивающихся стран, включая Китай, Бразилию, Чили, сделали достаточно успешные шаги.

Пять лет назад мы вместе с ведущим исследователем венчурного финансирования из Гарвардской школы бизнеса Джошуа Лёрнером по заказу Форума «Открытые инновации» написали отчет о таких программах и предложили конкретные рекомендации, в том числе для России.

С цифровизацией и трансформацией общества в России все чаще звучат предложения сделать рывок в инвестициях в человеческий капитал. О том, спасет ли нас «бюджетный маневр», можно ли сделать рывок в развитии образования только одними денежными вливаниями и почему поляризация на рынке труда угрожает политической стабильности, рассказал главный экономист Европейского банка реконструкции и развития Сергей Гуриев.

Все очень просто: государство не должно доминировать в этом секторе, должно быть миноритарным со-инвестором. Во-вторых, на каждом этапе жизненного цикла инновационных компаний государство не должно заменять собой рынок.

Рыночный тест, рыночный сигнал – это то, что должно определять, какие компании должны продолжать развиваться и выходить на большой рынок. Опасно пытаться создать такой инновационный гослифт, где на каждом этапе компания будет получать финансирование только от государственных институтов. Если вы получаете госденьги на стадии предпосевного финансирования, потом на стадии посевного, потом на ранней стадии, потом на поздней, а потом вас покупает госбанк — вы никогда не узнаете, как устроен рынок.

Может быть, вы и заработаете деньги, но это не приведет к созданию глобально конкурентоспособной инновационной экономики и дорого обойдется налогоплательщикам.

Источник - gazeta.ru