Послереволюционная жизнь России неразрывно связана с личностью премьер-министра Петра Аркадьевича Столыпина. Это был, пожалуй, крупнейший государственный деятель России начала XX в. Искренний монархист, один из последних в высших эшелонах власти, он представлял собой тип русского консерватора новой формации, понимавшего, что для защиты самодержавия, надлежит не только демонстрировать силу, но и проводить необходимые реформы, в частности — создать социальную базу умиротворительной политики из мелких собственников. Он никогда не сомневался, что авторитаризм (самодержавие) и Россия — вещи неразрывные, что все серьезные преобразования можно проводить лишь сильной рукой, что введение правового строя — процесс длительный, требующий многолетних усилий сверху, поддержки и понимания снизу.

Девиз премьера был прост и в тех условиях логичен: «успокоение и реформы». Однако реформы приходилось осуществлять в атмосфере не утихающих беспорядков. Хотя с 1907 г. волна насилия в стране пошла на спад, но не прекратилась. По неполным данным, с января 1908 г. по май 1910 г. отмечено 19 957 случаев террористических актов и экспроприаций, от которых пострадало по всей империи 7634 человека (в 1905—1907 гг. в результате деятельности революционных террористов убито и ранено не менее 9000 человек).

Согласно концепции Столыпина, модернизация страны требовала трех условий: первое — сделать крестьян полновластными собственниками, чтобы наиболее «крепкие и сильные», освободившись от опеки общины, могли обойти «убогих и пьяных»; второе — достичь всеобщей грамотности в объеме обязательной для всех четырехлетней начальной школы. Еще будучи предводителем дворянства в Ковно (Каунас), Столыпин писал по этому поводу, что грамотность поможет распространению сельскохозяйственных знаний, без которых не может появиться класс настоящих фермеров. И, наконец, третье — необходимо было добиться неуклонного роста промышленности на основе внутренних ресурсов страны, развития внутреннего рынка. Эта грандиозная триединая задача была рассчитана на длительную перспективу, и не вина П. А. Столыпина, что история России этого срока ему не предоставила.

Столыпинская аграрная реформа — понятие условное, ибо она не составляет цельного замысла и при ближайшем рассмотрении распадается на ряд отдельных мероприятий. Не совсем правильно и название реформы, так как Столыпин не являлся ни автором ее основных концепций, ни разработчиком. Хотя у него были и свои собственные идеи.

Реформа должна была решить две задачи — политическую (создать массовую опору самодержавия в деревне) и социально-экономическую (повысить производительность сельского хозяйства). Еще будучи саратовским губернатором П. А. Столыпин видел пагубность существования общины. Задача земельного обустройства крестьян занимала и Николая II. Еще в 1905 г. он отдал распоряжение кабинету С. Ю. Витте срочно готовить проект реформ в этой сфере. Однако события того бурного времени не позволили Витте сделать что либо и ношу трудоемкого реформирования крестьянского землеустройства принял на себя кабинет П. А. Столыпина и особенно его глава. Поддержка Николая II имела для Столыпина исключительное значение, так как практически все принципиальные положения реформы не могли быть легко проведены через Думу и оформлялись царскими указами.

Надлежало решить две тесно взаимосвязанные организационно-правовые и экономические проблемы. Во-первых, снять все необоснованные и архаичные юридические ограничения прав крестьянства и, во-вторых, создать условия для развития частного мелкого аграрного хозяйства (не затрагивая при этом интересов помещиков). Реформа базировалась на принципе неприкосновенности частной собственности на землю, которая не могла ни в какой форме насильственно отчуждаться.

Первая проблема была решена 5 октября 1906 г. — указом об отмене всех сохранившихся ограничений для крестьянского сословия: оно было уравнено в правах со всеми гражданами в отношении государственной и военной службы, обучения в учебных заведениях. Вторая проблема была гораздо сложнее и ее решение потребовало длительной подготовки.

Еще в Саратове Столыпин предлагал создавать крепкие крестьянские хозяйства на землях, выкупленных у помещиков при поддержке Крестьянского банка. Процветание этих хозяйств должно было стать примером для окружающих крестьян, которые, как надеялся Столыпин, постепенно отказались бы от общинного землевладения. Об ускоренной ломке общины в те времена Столыпин не помышлял.

Когда он возглавил Министерство внутренних дел, оказалось, что там на эту проблему смотрят несколько иначе. Власти уже не стремились сохранить общину, так как не считали ее оплотом порядка. В течение ряда лет группа под руководством товарища министра внутренних дел В. И. Гурко (сын героя русско-турецкой войны 1877—1878 гг.) разрабатывала проект, который, с некоторыми доработками, лег потом в основу реформ, проведенных столыпиным. Проект Гурко предполагал создание хуторов и отрубов на надельных (крестьянских) землях, а не на банковских. Предполагалась им и ускоренная ломка общины.

Проект предусматривал, что каждый член общины может заявить о своем выходе из нее и укрепить за собой свой чересполосный надел, который община отныне не вправе ни уменьшить, ни передвинуть. Крестьянин и раньше имел право выделиться из общины, но лишь с согласия «мира» и после выплаты выкупных платежей. Теперь этого не требовалось. С агротехнической точки зрения такое новшество не сулило большой пользы, поскольку надел оставался чересполосным. Но оно способствовало расколу ставшей опасной для властей общины, особенно накануне передела земли.

Не мог Столыпин не считаться и с мнением помещиков . В мае 1906 г. собрался I съезд уполномоченных дворянских обществ. Чуть ли не в один голос дворяне потребовали ликвидации общины, которая сильно им насолила за два года революции. Столь же единодушно они выступили против наделения крестьян землей за счет помещиков. Для снижения остроты проблемы малоземелья Столыпин пошел в августе 1906 г. на передачу Крестьянскому банку части государственных и удельных земель для продажи крестьянам. Этим и рядом других указов августа — октября 1906 г. был создан земельный фонд для продажи крестьянам и переселения из зон аграрного перенаселения (главным образом, центральной части Европейской России) на Восток.

Гурко решительно возражал против этого мероприятия, опясаясь, что оно оживит надежды крестьян на получение в будущем и помещичих земель. Этого же опасались и помещики, обвинявшие Столыпина в подстрекании крестьян именно к такому решению земельного вопроса. В действительности Столыпин никогда не допускал и мысли о ликвидации помещичьего землевладения. Он считал, что это и не нужно, ибо частичное отчуждение помещичьих земель уже стихийно шло, так как многие помещики, напуганные революцией, продают имения. Они скупались Крестьянским банком, разбивались на участки и продавались крестьянам. На этих землях стали появляться крепкие фермерские хозяйства. До 1911 г. объем продаж ежегодно возрастал, а затем начал снижаться. Это объяснялось тем, что у помещиков прошел вызванный революцией испуг и они сократили продажу своих земель. Всего за 1907—1915 гг. из фонда банка было реализовано 3909 тыс. дес., разделенных примерно на 280 тыс. отдельных участков. Деятельность Крестьянского банка заняла хотя и видное, но все же второстепенное место в аграрной политике правительства. Однако именно это направление было наиболее близко Столыпину.

Главной в аграрной реформе стала реализация проекта Гурко (сам он, правда, вскоре ушел в отставку), который лег в основу указа 9 ноября 1906 г. Законом он стал только 14 июня 1910 г. после утверждения его Думой и императором.

Указ 9 ноября 1906 г. свидетельствовал о том, что власть отказалась от старой политики сохранения общины и перешла к поддержке мелкого частного собственника. Это была довольно жесткая линия, начисто лишенная тех благотворительно-патерналистских начал, на которых длительное время строилось отношение государства с крестьянством. Подобная мера неизбежно вела к резкому усилению дифференциации сельского населения, к разорению части его. Однако это было необходимо для того, чтобы произошел «естественный отбор» крепких, конкурентноспособных хозяйств.

Пока шла революция, крестьяне почти не выходили из общины . Ходил слух, что тем, кто выйдет, не будет прирезки земли от помещиков. Но затем укрепление в частную собственность общинных земель пошло быстрее, тем более что власти всячески к этому подталкивали. В 1908 г. по сравнению с 1907 г. число укрепившихся домохозяев увеличилось в 10 раз и превысило полмиллиона. В 1909 г. был достигнут рекордный показатель — 579,4 тыс. домохозяев.

Однако с 1910 г. число выходов из общины стало неуклонно снижаться . Дело в том, что основная часть крестьян, прежде всего середняки, неохотно выходила из общины. Выходили же либо наиболее зажиточные (они, как правило сделали это как только продставилась возможность) либо низы общины — вдовы, одинокие старики, спившиеся и окончательно разорившиеся домохозяева, многим из них при очередном переделе грозила полная или частичная утрата надела. Укреплялись и городские жители, вспомнившие, что в родной деревне у них есть заброшенный надел, который теперь можно продать, а также те, кто переселялся в Сибирь. Но и численность переселяющихся с 1910 г. пошла на убыль.

Всего к 1 января 1916 г. из общины в чересполосное укрепление вышло около 2 млн. домохозяев (примерно 21 % общинного крестьянства в тех губерниях, где проводилась реформа). Правда, многие из них были лишь статистическими единицами, а не реальными хозяевами. Всем им принадлежало 14, 1 млн. дес. земли (15,5 % всей площади, владевшейся на общинном праве).

Огромное количество укрепленной земли шло в продажу . Покупателем иногда являлось сельское общество, и тогда земля возвращалась в мирской котел. Чаще же укрепленные участки покупали отдельные крестьяне-сбщинники, богатые и средние. Иногда и бедняки покупали по одной-две полосы. Нередко в руках одного и того же хозяина оказывались и укрепленные и общественные земли. Не выходя из общины, он в то же время имел и укрепленные участки. Земельные отношения в деревне еще больше запутывались.

Стремясь привлечь на свою сторону крепких домохозяев, ощутивших минусы чересполосного надела, правительство разработало законопроект «О землеустройстве». 29 мая 1911 г. он стал законом. Отныне во главу угла всей реформы было поставлено не чересполосное укрепление, а образование хуторов и отрубов. Предполагалось, что их владельцы станут массовой опорой режима. По просьбе домохозяина его разрозненные земельные полосы могли быть соединены в одно место. Так получался отруб. Если к отрубу присоединялась площадь деревенской усадьбы и на него переносилось жилье, он превращался в хутор. Потребовался большой объем землеустроительных работ. Реформа постепенно стала переходить из рук Министерства внутренних дел в руки Главного управления землеустройства и земледелия.

Землеустроительное ведомство пошло по линии наименьшего сопротивления. Оно предпочитало не заниматься выделами отдельных домохозяев, а разбивать на отруба или хутора надел целого сельского общества. Согласие на раздел нередко достигалось путем грубого давления. Началась массовая фабрикация хуторов и отрубов. В общем потоке «землеустраивалась» и беднота с ее крошечными наделами. Около половины хуторов и отрубов, созданных на втором этапе реформы, было нежизнеспособно.

Всего за годы реформы в европейской части России было создано около 200 тыс. хуторов и 1.3 млн. отрубов на надельных землях. На хутора и отруба перешло приблизительно 10 % крестьянских хозяйств.

Действия землеустроителей нередко наталкивались на сопротивление крестьян. Мужики сопротивлялись переходу на хутора и отруба не столько по темноте и невежеству, как считали власти, а исходя из здравых соображений. Крестьянское земледелие очень зависело от капризов погоды. Получив надел в одном отрубе, крестьянин оказывался во власти стихии. Он разорялся в первый же засушливый год, если его отруб был на высоком месте. Следующий год был дождливым, и очередь разоряться приходила соседу, оказавшемуся в низине. Только большой отруб, расположенный в разных уровнях, мог гарантировать ежегодный средний урожай.

Несмотря на все старания правительства, хутора приживались только в белорусских, литовских и северо-западные российских губерниях (Псковской, Смоленской). Здесь сказывалось влияние Прибалтики и Польши. Местный ландшафт, изменчивый, изрезанный речками и ручьями, тоже способствовал расселению по хуторам.

В южных и юго-восточных губерниях широкому распространению хуторов препятствовали трудности с водой. Но здесь (на Северном Кавказе, в Степном Заволжье и Северном Причерноморье) довольно успешно развивалось насаждение отрубов. Плодородная степь, ровная, как стол, словно самой природой была создана для отрубного хозяйства.

В центрально-черноземных губерниях главным препятствием к образованию на общинных землях хуторов и отрубов было крестьянское малоземелье . Прежде чем насаждать хутора и отруба, здесь надо было решить именно эту проблему — отчасти за счет переселения в Сибирь, а отчасти и за счет помещичьих латифундий.

Игнорирование региональных различий — один из недостатков столыпинской аграрной реформы. Этим она невыгодно отличалась от реформы 1861 г. Другим ее слабым местом была идеализация идеализация хуторов и отрубов, а также вообще частной собственности на землю, вера в ее чудодейственную роль. Еще одно уязвимое место аграрной реформы заключалось в недостаточном ее финансировании. Огромные государственные средства поглощала гонка вооружений, а на поддержание хуторов и отрубов денег выделялось слишком мало. Всего за годы реформы из общины вышло около 3 млн. домохозяев (чуть меньше 1/3 от общей численности их в переделяющихся общинах европейской части России). Из общинного оборота было изъято 22 % земель, около половины из них пошло на продажу. В конечном итоге властям не удалось ни разрушить общину, ни создать достаточно массовый и устойчивый слой крестьян-фермеров, так что можно говорить об общей неудаче столыпинской аграрной реформы.

В рамках реформы небывалого размаха достигло переселенческое движение. После окончания революции, когда выяснилось, что прирезки помещичьей земли не будет, взоры российских крестьян устремились в Сибирь. Несмотря на спешное развертывание переселенческого дела, правительство едва справлялось с резко возросшим наплывом мигрантов. За 1906—1916 гг. в Сибирь уехало 3,1 млн. человек. В основном это были крепкие молодые люди. Были распаханы пустующие земли, появились новые города. Большинство переселенцев сумело устроиться на новом месте, завести более прочное, чем на родине, хозяйство.

Везло, однако, не всем. Многие переселенцы, так и не сумев обжиться на новом месте, вернулись в родные места, где у них уже не было ни надела, ни дома. Таких было ок. 1 млн. чел. Поток возратившихся особенно возрос с 1910 г. Тем не менее, если в 1897 г. (по I переписи) в Сибири насчитывалось 8,2 млн. жителей, то в 1917 г. их было уже 14,5 млн.

Обеспокоенный потоком возвращенцев, П. А. Столыпин в 1910 г. совершил поездку в Сибирь. С особым интересом осматривал он маслодельные заводы, созданные крестьянскими артелями. Маслоделие в те времена было предметом гордости сибиряков. Экспорт масла из России основывался на сибирском маслоделии. Только в 1907 г. было вывезено 3,6 млн. пудов масла на сумму 47 млн. руб., главным образом из Сибири, сибирское маслоделие давало России золота вдвое больше, чем вся сибирская золотопромышленность (!!!).

Ознакомившись на месте с постановкой переселенческого дела, Столыпин пришел к выводу, что оно страдает от чрезмерной бюрократизации. По инициативе Столыпина был начат пересмотр законодательства о переселеннях. Возникла у него и идея приватизации сибирских земель (доселе земля находилась во владении государства или казачьих войск).

До начала мировой войны правительство не успело перестроить свою переселенческую политику. Численность переселяющихся по-прежнему снижалась, а возвратившихся росла. Не был осуществлен и проект приватизации сибирских земель. Переселенческая эпопея 1906—1916 гг., так много давшая Сибири мало отразилась на положении крестьянства в центральной России. Численность ушедших за Урал составила всего 18 % естественного прироста сельского населения за эти годы. С началом промышленного подъема возросла и миграция из деревни в город. Но даже вместе эти два фактора не смогли поглотить естественный прирост. Земельное утеснение н российской деревне продолжало нарастать.

В целом можно сказать, что аграрным реформам Столыпина не хватило времени. Примерно за десять лет только 2,5 млн. крестьянских хозяйств удалось освободиться от общины. Апогей этого процесса пришелся на 1908 и 1909 гг. (около полумиллиона запросов ежегодно), однако впоследствии это движение заметно сократилось. Случаи полного роспуска общины были крайне редкими (всего 130 тыс.). Свободные крестьянские землевладения составили лишь 15 % общей плошади обрабатываемой земли. Едва ли половине работавших на этой земле крестьян (1,2 млн.) достались отруба или хутора. Между тем это был наиболее важный этап, так как только он превращал крестьянина в настоящего собственника, хозяина достаточного для жизни надела. Собственниками смогли стать лишь 8 % общего числа крестьян, но они терялись в масштабах страны.

Не хватило времени и для проведения в намеченный десятилетний срок и школьной реформы, утвержденной законом от 3 мая 1908 г. (предполагалось вести обязательное начальное бесплатное обучение для детей с 8 до 12 лет). И все же с 1908 по 1914 г. бюджет народного образования удалось увеличить втрое, было открыто 50 тыс. новых школ. Всего же в стране в 1914 г. насчитывалось 150 тыс. школ, тогда как требовалось 300 тыс. Иными словами, для реализации плана всеобщего начального обучения детей такими темпами, как в 1908—1914 гг., требовалось еще не менее 20 лет.

Отечественная промышленность, попавшая с 1900 г. в полосу мирового финансового кризиса, выходила из него чрезвычайно медленно, так как ситуация усугубилась политической нестабильностью, в результате чего в России депрессия ощущалась дольше и в некоторых отношениях была острее, чем в развитых европейских странах. Лишь в 1909 г. стали появляться заметные признаки оздоровления, а в 1910 г. наступил перелом в хозяйственно-рыночной конъюнктуре.

Благодаря массовому экспорту продовольственных товаров (Российская империя экспортировала треть своей товарной продукции зерновых и была самым крупным в мире поставщиком зерна), внешняя торговля была прибыльной, государственный бюджет уравновешенным, даже несмотря на выплаты по внешнему долгу. В 1913 г. (последний мирный год) доходы превышали расходы почти на 400 млн руб. Самыми большими статьями расхода были военные — в общей сложности на эти цели ассигновалось около 28 %. (в 1913 г. в Германии, Англии и Франции соответственно расходовалось 27, 35 и 27 % государственных средств).

По сравнению с 1900 г. расходы Главного управления землеустройства и земледелия (ведавшего реализацией столыпинской земельной программы) увеличились в 1913 г. на 338 %, а доля расходов по Министерству народного просвещения в бюджете поднялась до 14,6 %, увеличившись на 475,4 %.

За пять лет (1908—1913 гг.) промышленное производство выроссло на 54 %, общее количество рабочих увеличилось на 31 %. Все отрасли промышленности находились на подъеме, особенно производство стали, металлургия, добыча нефти, производство электроэнергии, сельскохозяйственных машин. К тому же в ведущих отраслях наметился небывалый процесс концентрации производства, как в плане техническом (в России процент рабочих занятых на заводах, где работало свыше 1000 чел. (40 %) был выше, чем в США), так и в плане увеличения торгового оборота и денежной прибыли. Картели тресты, концерны монополизировали большую часть производства и распределения в самых современных отраслях экономики. Концентрация обеспечивалась деятельностью нескольких крупных банков, которые (как и в Германии) полностью управляли рынком. В 1913 г. более половины всех сделок производилось через посредство шести крупнейших банков России, находившихся в Санкт-Петербурге. В столице в это время расцвела биржевая и финансовая деятельность, чему способствовал заметный рост ценных бумаг на бирже, особенно с 1909 г.

Довольно трудно определить точно долю иностранного капитала в российской экономике того времени. Однако можно сказать, что к 1914 г. треть общего числа всех акций обществ, действовавших на территории империи, принадлежала иностранным владельцам. Им же принадлежала и значительная часть капитала купнейших банков (напр. 65 % Русско-Азиатского банка — французам)

Период с 1908 по 1914 г. можно по праву назвать золотым веком капитализма в России. Капитал вновь созданных в течение этих лет акционерных обществ составил 41 % общей суммы капитала всех обществ, созданных после 1861 г. Более 70 % новых вложений, начиная с 1908 г., были сделаны отечественными фондами. Свидетельством этого богатства (распределенного, правда, крайне неравномерно), было двойное увеличение размеров вкладов в сберегательных кассах и на текущих счетах в банках, а также то, что русские стали активно выкупать ценные бумаги, издавна находмившиеся в руках иностранцев.

В месте с тем в 1913 г. общий уровень промышленного производства в России оставался все же в 2,5 раза меньше, чем во Франции, в 6 раз меньше, чем в Германии, и в 14 раз меньше чем в США. Кроме того, специфическая русская модель капитализма, построенная Витте и Столыпиным и ориентированная на обслуживание интересов государства, крайне слабо затрагивала повседневную жизнь большей части населения. Рядовые граждане страны слабо ощущали на себе благотворность происходящих процессов. Они не видели своей личной заинтересованности в сохранении и упрочении капитализма. В этом одна из причин событий октября 1917 г.

С первых дней своего премьерства П. А. Столыпин стремился решить важную политическую задачу — привлечь в состав правительства некоторых деятелей не из бюрократической среды, придерживающихся умеренной позиции. Однако, несмотря на переговоры, добиться результатов не удалось. Общественные деятели либо вовсе самоустранялись от участия в решении болезненных проблем страны, либо обставляли свое участие массой неприемлемых условий. Отношения правительства Столыпина с политическими партиями остались весьма сложными.

Его критиковали с разных сторон. Левые (социалисты) поносили правительство, прекрасно понимая, что создание массового слоя мелких собственников подорвут их влияние и сведут на нет все их попытки заручиться общественной поддержкой для свержения самодержавного строя. Либералы, в первую очередь кадеты, соглашаясь на словах с необходимостью преобразований, на деле, в силу традиции российского либерализма, не могли принять и одобрить меры, инициированные самодержавной властью. Консерваторы тоже в значительной своей части были настроены скептически, а многие и откровенно враждебно к столыпинскому курсу. Их не устраивало то, что премьер «заигрывал» с либералами, покушался на вековой уклад российской жизни, собирался разрушить «исконную Россию».

Третья Государственная Дума, прозванная «помещичьей», так как она была избрана на неравноправной основе (курия помещиков и первая городская курия, то есть менее 1 % населения, составляли 65 % избирателей), стала первой, проработавшей весь положенный ей пятилетний срок (1907—1912 гг.). Она была созвана 1 ноября 1907 г., и ее состав оказался несравненно более консервативным, чем у предшественников. Численность депутатского корпуса была законодательно сокращена. Из 442 мест 146 получили правые, 155 — октябристы и близкие им группы, 108—кадеты и сочувствующие, 13—трудовики и 20 — социал-демократы. Думским центром оказалась партия «Союз 17 октября», а председателем был из бран октябрист Н. А. Хомяков. В марте 1910 г. его сменил лидер партии Александр И. Гучков, а через год главой парламента был избран октябрист Михаил В. Родзянко, ставший затем председателем и Четвертой думы (1912—1917).

Первая сессия Третьей Государственной думы прошла в атмосфере спокойной работы, взаимопонимания с правительством. Отдельные попытки левых и кадетов разжечь конфликты по некоторым малозначительным поводам окончились неудачей, так как большинство не хотело конфронтации с властью. В центре работы Думы вновь оказался аграрный вопрос. В соответствии с законом надлежало утвердить указ от 9 ноября 1906 г., вступивший в силу с 1 января 1907 г. Этот заклон, одобренный и дополненный думской земельной комиссией начал обсуждаться на общей сессии 23 октября 1907 г. Если бы не факт реального существования этого закона, то было мало надежд на проведение его через Думу. Обсуждения этого закона в Думе растянулись на годы и он был окончательно одобрен и опубликован лишь 14 июня 1910 г., хотя фактически действовал уже более трех с половиной лет.

Вплоть до 1909 г. благодаря позиции октябристов между правительством и Думой не было серьезных конфликтов. Начиная с 1909 г. взаимоотношения между Гучковым и Столыпиным ухудшились, камнем преткновения явился прежде всего вопрос о военных расходах страны, которые Гучков стремился поставить под непосредственный контроль Думы. Но к тому времени на волне национализма в деловых кругах часть октябристов, представлявших интересы русской буржуазии, пошла на сближение с властями. Часть депутатов объединилась с представителями правых нацоналистических кругов умеренного толка, образовав новую группировку — Партию русских националистов, которую возглавлял Петр Н. Балашов. Эта группировка впоследствии превратилась в законодательный центр III Думы. На него вплоть до 1911 г. опирался Столыпин. Националистическая идеология (в более мягкой форме) привлекала тогда и кадетов, видевших в ней альтернативу социализму. Социалистическая идеология в России теряла популярность.

Столыпин использовал в своих целях как раздробленность революционной оппозиции, так и отсутствие согласия среди радикально настроенной интеллигенции. Если в 1905 г. обстоятельства вынудили революционеров разных взглядов сплотиться, то после поражения революции разнородность движения ослабила и расколола его. Многим революционерам пришлось вновь эмигрировать. Революционеры в первые годы после поражения революции жили замкнувшись в своем узком мире, потеряв почти полностью влияние на массы.

1907—1911 гг. стали годами спада революционного движения . Число членов разрешенных с марта 1906 г. профсоюзов сократилось с 250 тыс. в 1907 г. до 12 тыс. в 1910 г.; число бастующих рабочих снизилось до 50 тыс. В РСДРП произошел окончательный раскоп из-за полярности выводов, сделанных каждой фракцией из поражения революции. Меньшевики, проанализировав провал восстания в декабре 1905 г., пришли к мнению, что Россия еще не созрела для социальной революции. Пока следовало предоставить инициативу буржуазии, помочь ей свергнуть царский режим, а главное — не спугнуть ее начинаний. Большевики же на опыте революции 1905—1907 гг. пересмотрели свою революционную тактику и предложили новый план действий, более приемлемый для специфических условий России, как подтвердило будущее. Большевики считали, что слишком рискованно доверять буржуазии руководство будущей революцией, — как показал провал либерального движения, у буржуазии нет ни сил, ни подлинного желания уничтожить самодержавие, осуществить коренные социальные перемены. Только рабочий класс в союзе с крестьянской беднотой, следуя за авангардом профессиональных революционеров, сможет принудить буржуазию осуществить новую революцию.

Среди социал-демократов шла междоусобная борьба различных тенденций, а конструктивных действий было мало. На IV (Стокгольм, апрель 1906 г.) и V (Лондон, май 1907 г.) съездах сохранилось лишь внешнее единство РСДРП. С особой силой разгорелась полемика по вопросу об экспроприациях (на партийном жаргоне — «эксах»), осуществленных подпольными большевистскими отрядами для пополнения партийной кассы. Самая известная из них была проведена в Тифлисе соратником Сталина (тогда — Коба) Симоном А. Тер-Петросяном (Камо) 13 июля 1907 г. когда в результате налета на инкассаторскую карету изъято было 340.000 руб. Меньшевики и часть большевиков выступили против подобных действий. Ленин же отказался от осуждения этих «партизанских действий» и обрушился на меньшевиков, обвинив их в желании «ликвидировать» подпольные организации и ограничиться легальной деятельностью. В эти годы большевикам пришлось бороться с возникшей в рабочей среде тенденцией, которую Ленин охарактеризовал как «ликвидаторскую», ставящей целью создание легальной демократической рабочей партии по образцу западных стран, очень далекой от той подпольной боевой организации, какой была партия большевиков. Лучшим союзником Ленина в его боробе с «ликвидаторами» стало само правительство, с его бескомпромисностью и полным отсутствием какой-либо социальной политики, направленной на улучшение жизни рабочих. Ленину пришлосъ бороться и с многочисленными внутрипартийными фракциями. Фракции разделились следующим образом: с одной стороны — соглашатели (во главе с Рыковым), склонявшиеся к общим действиям с меньшевиками, с другой — «отзовисты», требовавшие отзыва депутатов социал-демократической партии из Думы, так как считали всякую парламентскую деятельность предательством по отношению к народу. Ленин боролся и с ними называя их «ликвидаторами наизнанку».

Партия эсеров, несмотря на все усилия Чернова, тоже находилась в состоянии распада. Группа максималистов, сторонников немедленного осуществления всех пунктов программы партии сразу же после захвата власти, тяготела к былому терроризму и продолжала деятельность боевых организаций. Формально состоя в партии, эти отряды уже фактически не подчинялись ей. Впрочем, максималистское движение было сильно дискредитировано разоблачением Евно Ф. Азефа. Противоположное крыло эсеров представляли трудовики. Они по-прежнему участвовали в работе Думы, обсуждали земельную реформу, вели среди крестьян легальную пропаганду в защиту обобществления земли.

В то время как революционные группировки дробились в поисках своих путей, философские течения, которые десятки лет владели умами русской левой интеллигенции, такие, как позитивизм, материализм, социалистический марксизм, переживали закат. С новой силой возродилось наметившееся еще в 1903—1904 гг. влечение к национализму, мистицизму, эстетике «чистого искусства», тогда как интерес к политике и социальным проблемам падал. Ярким симптомом перемен стало появление сборника «Вехи», вызвавшего широкий отклик и страстные обсуждения. Авторами его стали семь видных интеллигентов, в основном бывших марксистов, пришедших или вернувшихся вере (П. Б. Струве, Н. Бердяев, С. Булгаков и др.). «Вехи» дали пример очень жесткой самокритики интеллигенции и переоценки многих, казавшихся прежде незыблемыми, постулатов.

Несмотря на благоприятные экономические, идеологические и политические обстоятельства, Столыпин совершил ряд ошибок, поставивших его реформы под угрозу провала. Первой ошибкой Столыпина было отсутствие продуманной политики в отношении рабочих. Как показал опыт Пруссии, для удачного проведения консервативной политики необходимо было сочетать жесткие репрессии по отношению к революционным партиям с одновременными усилиями в области социального обеспечения рабочих. В России же, несмотря на экономический подъем, за все эти годы жизненный уровень рабочих нисколько не повысился, а социальное законодательство лишь делало свои первые шаги. Закон 1906 г. о 10-часовом рабочем дне почти не применялся, равно как и закон 1903 г. о страховании рабочих, получивших увечья на предприятии. Легальные профсоюзы находились под контролем полиции и не пользовались доверием среди рабочих. Между тем количество рабочих постоянно и заметно росло. Новое поколение оказалось восприимчивым к социалистическим идеям.

Второй ошибкой Столыпина стало то, что он не предвидел последствий интенсивной русификации нерусских народов. Очень быстро он восстановил против себя и, что главное, против царского режима все национальные меньшинства. Финляндия стала прибежищем для многих оппозиционеров. Столыпина возмущало, что сейм Финляндии состоял преимушественно из октябристов и либералов. В 1908 г. он безуспешно пытался ограничить полномочия сейма, дважды распускал его, а затем ввел в стране прежние диктаторские методы. К 1914 г. неприязнь финнов к «русским оккупантам» стала повсеместной. То же и еще в большей степени касается Польши, хотя часть поляков готова была удовлетвориться большей автономией в составе России. На Украине, пресса и высшие учебные заведения подверглись русификации, но национальное самосознание украинской элиты, основанное на понимании экономического могущества края, ставшего житницей и индустриальным центром всей империи неуклонно росло. Прибежищем украинских националистов, организовавших Союз освобождения Украины стала Галиция (Западная Украина), входившей в состав Австро-Венгрии. По тем же причинам тюркские народы (особенно крымские татары и азербайджанцы) начали быстрое сближение с Турцией.

Наконец третьей ошибкой стало демонстративное пренебрежение представительными учреждениями и, подчас, провоцирование конфронтации с Думой.