ВВЕДЕНИЕ
"Я ВЕДЬ НЕ ПОЛИТИК, Я - ИНЖЕНЕР"
Обладая гораздо большим политическим и административным опытом, чем
остальные члены брежневского Политбюро, Алексей Косыгин не использовал его
при проведении экономических реформ
Причины провала реформ Алексея Косыгина в научной и мемуарной
литературе меньше всего связывают с личностью и биографией нашего героя.
Главными виновниками срыва этих реформ, по воспоминаниям людей, работавших
под началом Косыгина и его родственников, неизменно выступают "дряхлый",
"тусклый", "впадающий в маразм" Брежнев и ряд его соратников, столь же
"ничтожных", как и генсек, - Кириленко, Подгорный, Черненко. В менее резких
выражениях, но схожие мысли высказывают люди, далекие от экономики и
Совмина. Высокопоставленный сотрудник КГБ Николай Леонов в своих
воспоминаниях писал, что отставка Косыгина стала одним из "страшных
символов" грядущей гибели социализма в СССР. Видный советский дипломат
Валентин Фалин писал в своих мемуарах, что Брежнев и Подгорный оттесняли
Косыгина "на вторые-третьи роли". Профессиональные экономисты (труды
которых читают и понимают в основном только их коллеги), конечно, не сводят
провала косыгинских реформ к личностному фактору. Они указывают на многие
неизлечимые болезни советской экономики, вылечить которые не могли даже
"прогрессивные для своего времени" экономические воззрения и управленческие
способности Косыгина.
Безусловно, косыгинские реформы - чем дальше, тем больше - принимались
в штыки Брежневым и некоторыми его сторонниками, попытки Косыгина вылечить
советскую экономику были во многом изначально обречены - "пациент" был
почти неизлечимо болен. Но только ли в интригах членов Политбюро и
объективных экономических факторах следует искать причины провала
косыгинских реформ? А что, собственно, сам Косыгин сделал для того, чтобы
его детище крепло и развивалось? Какова вообще его роль в советской
истории? Что он представлял собой как политик? Насколько его политический и
административный опыт соответствовал тем задачам, которые он ставил перед
собой сам, и тем, которые выдвигало само время? Не ответив на эти вопросы,
невозможно, на наш взгляд, понять и причин провала реформ Косыгина.
А. Косыгин. Начало карьеры.
В брежневском Политбюро Косыгин, несомненно, был самой яркой фигурой -
последним крупным выдвиженцем Сталина конца 30-х годов. Его карьера была
фантастически стремительной. Косыгин родился и начал свою карьеру в
Ленинграде, где закончил Текстильный институт. Всего за три года, с 1935 по
1938 год, он прошел путь от мастера текстильной фабрики до председателя
Ленинградского горсовета, а 2 января 1939 года становится наркомом
текстильной промышленности СССР. В этом, с одной стороны, нет ничего
удивительного - в конце 30-х годов Сталин взял линию на резкое омоложение
хозяйственных кадров. Зачищенные от "врагов народа" наркомовские кресла в
то время занимали люди, которым редко бывало за 40 (самым молодым из новых
сталинских наркомов был 33-летний Дмитрий Устинов, назначенный в 1941 году
наркомом вооружений). Однако если того же Устинова или наркома тяжелого
машиностроения Малышева и многих других людей брали в правительство прямо с
заводов или из конструкторских бюро, то Косыгина пересадили в кресло
наркома из кресла председателя Ленинградского горсовета. До того как
возглавить горсовет, он был сначала директором текстильной фабрики в
Ленинграде, а затем, в 1938 году, стал заведующим промышленно-транспортным
отделом Ленинградского обкома партии. В обкоме он не проработал и года и в
том же 1938 году стал, по сути, третьим человеком в Ленинграде после
первого и второго секретарей Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) Андрея
Жданова и Алексея Кузнецова. С последним его связывали не только теплые
товарищеские отношения - жена Косыгина приходилась Кузнецову родственницей.
Возможно, это никак и не сказалось на быстром продвижении Косыгина, однако
очевидно, что без соответствующих рекомендаций того же Жданова, в свою
очередь, активно продвигавшего Кузнецова, его появление в Совнаркоме не
обошлось.
34-летний нарком текстильной промышленности снискал уважение не только
Сталина, в шутку называвшего его "Косыга". Такие довольно разные по степени
приближенности к Сталину и по характеру люди, как Молотов и Микоян,
оценивали деловые и личные качества Косыгина достаточно высоко. Молотов в
своих беседах с писателем Феликсом Чуевым оставил о Косыгине следующий
отзыв: "Косыгин - честный человек, глубоко партийный. Лучше других". Микоян
относился к Косыгину более критически, но тем не менее признавал, что "он
был опытным хозяйственником". В общем, Косыгин сумел удачно вписаться в
сталинскую команду, заслужив благосклонность вождя тем, что не играл в
большую политику, а всецело занимался своими прямыми обязанностями в сфере
легкой промышленности. Уже в апреле 1940 года он становится заместителем
председателя Совнаркома СССР и председателем Совета по товарам широкого
потребления при этом же совнаркоме. 24 июня 1941 года, спустя всего два дня
после начала Великой Отечественной войны, Сталин назначает Косыгина
заместителем председателя Совета по эвакуации при СНК СССР. Косыгин работал
на этом посту профессионально и самоотверженно. В сентябре 1941 года он
осуществил эвакуацию из Харькова танкового, турбинного и
электротехнического заводов. На обратном пути в Москву его автомобиль чуть
было не заехал на территорию, оккупированную немцами. Косыгин осуществлял
эвакуацию и московских предприятий. 13 ноября 1941 года он докладывал в
Государственный Комитет Обороны (ГКО) об эвакуации около 500 заводов и
фабрик.
С января по сентябрь 1942 года Косыгин в качестве уполномоченного ГКО
находился в Ленинграде. Он был одним из инициаторов строительства
знаменитой "Дороги жизни" вдоль восточного берега Ладожского озера.
Персонально на Косыгина были возложены задания по строительству
трубопровода по дну Ладожского озера и подготовке к открытию судоходства по
озеру. Оба задания были выполнены, причем трубопровод длиной 29 километров
был сдан в эксплуатацию досрочно и обеспечивал с 1942 года топливом город и
фронт. Успешно справлялся Косыгин и с поручением правительства (в конце
июня 1942 г.) по обеспечению Красной Армии инженерными и саперными
средствами. Однако в годы войны Косыгину доводилось иметь дело не только с
проблемами эвакуации и налаживания производства инженерных и саперных
средств. Сохранились документы о его причастности к депортации немецкого и
финского населения из пригородов Ленинграда в 1941 году. 29 августа 1941
года, в момент резкого ухудшения положения на Ленинградском фронте,
Молотов, Маленков, Жданов и Косыгин посылают Сталину следующую телеграмму:
"Сообщаем, что нами принято решение о немедленном переселении из пригородов
Ленинграда немецкого и финского населения в количестве 96 000 человек.
Предлагаем выселение произвести в Казахстан - 15 000 человек, в
Красноярский край - 24 000 человек, в Новосибирскую область - 24 000
человек, Алтайский край - 12 000 человек и Омскую область - 21 000 человек.
Организацию переселения возложить на НКВД. Просим утвердить это
предложение". После возвращения из Ленинграда Косыгин вскоре возглавил
Совнарком РСФСР, с 1943 года он занимался вопросами восстановления
народного хозяйства.
«Ленинградское дело».
В послевоенные годы Косыгин не утратил расположения Сталина. В 1948
году он становится членом Политбюро ЦК и министром финансов (продолжая
оставаться заместителем Председателя Совета Министров СССР). В 1949 году
над Косыгиным нависла смертельная опасность. Грянуло "ленинградское дело".
До сих пор до конца не ясно, почему Косыгину удалось в этой, почти
безнадежной для себя ситуации (ведь он тоже был "ленинградцем", а его жена,
как упоминалось выше, приходилась родственницей Алексею Кузнецову - одному
из главных обвиняемых по "ленинградскому делу", с котором Косыгины были
очень дружны), "вытянуть счастливый билет", как писал в своих мемуарах
Хрущев. Сам Косыгин рассказывал уже в 70-е годы своему заместителю по
Совмину Владимиру Новикову о том, что во время следствия по "ленинградскому
делу" Микоян, работавший тогда заместителем Председателя Совета Министров
СССР, "организовал длительную поездку Косыгина по Сибири и Алтайскому краю
якобы в связи с необходимостью усиления деятельности кооперации, улучшения
дел с заготовкой сельскохозяйственной продукции". Косыгин не исключал и
того, что эту командировку Микоян согласовал со Сталиным, согласие которого
означало, что Косыгин не будет репрессирован.
К неприятностям Косыгина, связанным с "ленинградским делом", добавился
поступивший Сталину в июне 1949 года донос о том, что будто в 1948 году,
когда Косыгин был министром финансов, в Гохране происходили крупные хищения
золота и драгоценных камней. Сталин поручил министру Госконтроля Мехлису
провести ревизию в Гохране. Ревизии Мехлиса, как правило, заканчивались для
многих чиновников в лучшем случае выговорами по партийной линии. Мехлис
проводил ревизию Гохрана в течение четырех месяцев. Никаких нарушений
ревизия не обнаружила, кроме недостачи 140 грамм (!) золота. Мехлис дал
команду разобраться в причинах этой недостачи. В Гохране начали работать
специалисты-эксперты по золоту. К счастью для Косыгина, они установили, что
недостача злосчастных 140 грамм золота вызвана различной степенью влажности
воздуха в помещениях, где определялся первоначальный вес слитков (во время
войны Гохран находился в Свердловске), и влажностью воздуха в основных
помещениях Гохрана в Москве. Кроме того, эксперты утверждали, что в
процессе множественных перевозок и перекладок слитков потери металлла
неизбежны. Мехлис удовлетворился этими объяснениями и не только дал знать
Сталину о том, что у Косыгина все в порядке, но и ходатайствовал о
награждении работников Гохрана за "отличное" ведение дела.
Вскоре начальник Гохрана получил орден Ленина. Несмотря на то что
ревизия Мехлиса окончилась для Косыгина благополучно, почти до самой смерти
Сталина Косыгин жил в ожидании ареста. Его зять Жермен Гвишиани вспоминал,
что Косыгин, узнав о том, что среди предъявленных Николаю Вознесенскому
обвинений было обвинение в незаконном хранении оружия, утопил в реке два
сохранившихся с войны пистолета. Гвишиани удалось обнаружить на даче у
Косыгина подслушивающие устройства, и, когда он сообщил о них тестю, тот
строго сказал: "Ничего не трогай и никому не говори". Каждое утро, уходя на
работу, Косыгин говорил родным: "Прощайте" и напоминал о заранее
обговоренных действиях семьи в случае его ареста. Только в конце 1952 года,
после ХIХ cъезда КПСС, Косыгину стало ясно, что "этап подозрений и
недоверия заканчивается". Произошло это после того, как на каком-то
совещании к нему подошел сам Сталин, тронул его за плечо и сказал: "Ну как
ты, Косыга? Ничего, ничего, еще поработаешь".
Отношение к правлению Сталина
Несмотря на то что Сталин уничтожил ближайших соратников и друзей
Косыгина по работе в Ленинграде, из-за чего около трех лет ему пришлось
прожить в постоянном ожидании ареста, он тем не менее навсегда сохранил
самые теплые чувства по отношению к "вождю народов". По свидетельству
Гвишиани, "Косыгин высоко ценил сильную волю и организаторские способности
Сталина. Алексей Николаевич оставался с ним в Москве во время войны, когда
все правительство эвакуировалось в Куйбышев, и позже категорически не
соглашался с насмешливым замечанием Хрущева, утверждавшего, что в войну
Сталин командовал "по глобусу", стоявшему в его кабинете". Однако привычка
скрывать свои мысли и чувства, приобретенная за годы сталинской службы,
осталась у Косыгина навсегда". Уместно вспомнить, что выдумка Хрущева о
том, что Сталин вел войну "по глобусу", прозвучала не на какой-то пирушке,
а в знаменитом закрытом докладе о культе личности Сталина на ХХ съезде
КПСС. Означает ли это, что Косыгин отвергал в принципе десталинизацию
общества, затеянную Хрущевым. Отчасти, это было действительно так. В
вопросах идеологии Косыгин проявлял сталинскую твердость. В декабре 1969
года, когда Политбюро обсуждало публиковать или нет в "Правде" статью к 90-
летию со дня рождения Сталина, Косыгин высказался решительно за публикацию
статьи. Статья была опубликована, несмотря на то что некоторые члены
Политбюро, в частности Подгорный, Пельше, Кириленко, активно возражали
против этой публикации, ставящей, по их мнению, под сомнение решения ХХ
съезда и выставляющей таким образом руководителей КПСС в роли
непоследовательных, двусмысленных политиков, что особенно вредно скажется
на отношениях с "братскими" компартиями. Брежнев, как это не раз бывало при
возникновении острых разногласий в Политбюро, испытывал колебания, но после
того, как Косыгин и остальные члены и кандидаты в члены Политбюро - Суслов,
Устинов, Шелест, Андропов, Мазуров, Гришин - высказались за публикацию
статьи, взял сторону большинства.
Косыгин занимал крайне жесткую позицию и в отношении писателя
Александра Солженицына, одного из главных символов десталинизации, чья
повесть "Один день Ивана Денисовича" при Хрущеве была не только напечатана
в "Новом мире", но и ставилась в пример другим писателям секретарем ЦК по
идеологии начала 60-х Ильичевым. 7 января 1974 года на заседании Политбюро,
разбиравшем вопрос о Солженицыне, Косыгин предложил следующее: "Нужно
провести суд над Солженицыным и рассказать о нем, а отбывать наказание его
можно сослать в Верхоянск, туда никто не поедет из зарубежных
корреспондентов". В конце концов Андропову все же удалось добиться согласия
от Политбюро принять его предложение ограничиться высылкой Солженицына из
СССР, но это стоило ему больших усилий, поскольку за арест и ссылку
писателя помимо Косыгина высказывались Брежнев, Подгорный, Шелепин.
Не жаловал Косыгин и "отца" Пражской весны, лидера коммунистов
Чехословакии Дубчека, которого он считал "подлецом # 1" в чехословацком
руководстве. Однако он не только, как и Брежнев, до конца противился вводу
войск в Чехословакию, но и сумел дать близкий к истине анализ
"оппортунизма" Дубчека и его сторонников. Показательна в этом плане стычка
Косыгина с Андроповым, который выступал сторонником жестких мер в отношении
"прогнившего" чехословацкого руководства. 19 июля 1968 года на заседании
Политбюро Председатель КГБ резко выступил против инициативы Брежнева и
Косыгина о проведении двухсторонних переговоров руководства СССР и
Чехословакии с тем, чтобы попытаться воздействовать на чехословаков всеми
возможными мерами "политического воздействия". "Я считаю, - говорил
Андропов, - что в практическом плане эта встреча мало что даст, и в связи с
этим вы зря, Алексей Николаевич, наступаете на меня. Они сейчас борются за
свою шкуру и борются с остервенением. Правые во главе с Дубчеком стоят
твердо на своей платформе. И готовимся не только мы, а готовятся и они
очень тщательно. Они сейчас готовят рабочий класс, рабочую милицию. Все
идет против нас". На этот выпад Косыгин ответил так: "Я хотел бы также
ответить т. Андропову, я на вас не наступаю, наоборот, наступаете вы. На
мой взгляд, они борются не за свою собственную шкуру, они борются за социал-
демократическую программу. Вот их суть борьбы. Они борются с остервенением,
но за ясные для них цели, за то, чтобы превратить на первых порах
Чехословакию в Югославию, а затем во что-то похожее на Австрию".
В конце 80-х - начале 90-х годов эти предположения стали реальностью.
Помимо скрытого неприятия Косыгиным идеологического развенчания Сталина
Хрущевым у него были веские основания быть недовольным экономическими
преобразованиями Никиты Сергеевича. Косыгин не понимал и не принимал
бесчисленные реорганизации органов управления народным хозяйством,
происходившие в период "оттепели". Особенное недовольство у него вызывало
упразднение Хрущевым отраслевых министерств, вместо которых возникли
пресловутые совнархозы. Правда, Косыгин не высказывал своего недовольства
упразднением так открыто и явно, как, например, председатель Госплана
Николай Байбаков, который на вопрос Хрущева о том, как он относится к
совнархозам, откровенно заявил: "Нельзя ликвидировать Министерства топливно-
энергетической, оборонной промышленности, транспорта, сырьевые и
машиностроительные... Если мы ликвидируем министерства, то потеряем бразды
правления экономикой". Подобные откровения Байбакова закончились для него
тем, что его сняли с российского Госплана и отправили руководить
совнархозом в Краснодарский край.
Отношение к политике Хрущёва
Косыгин в отличие от Байбакова избегал спорить с Хрущевым по
принципиальным вопросам реформирования системы управления экономикой.
Правда, в 1962 году он выступил против его идеи создания Комитета
партийного и государственного контроля ЦК КПСС и Совета Министров СССР, но
на решение Хрущева о создании этого комитета протесты Косыгина не повлияли.
Чаще всего не влияли на него и протесты Косыгина по многим конкретным
хозяйственным вопросам. Один из сотрудников Секретариата Совмина Анатолий
Рябков вспоминал о конфликте Косыгина с Хрущевым по вопросу строительства
целлюлозно-бумажного комбината в районе Астрахани. Эту идею внушил ему
бывший министр бумажной промышленности Орлов, уверявший, что строительство
комбината в дельте Волги чрезвычайно выгодно: огромные заросли камыша,
можно, мол, использовать в качестве сырья для целлюлозы и картона. Хрущев
потребовал от Косыгина выделить на строительство этого комбината около 300
с лишним миллионов рублей. Косыгин не соглашался, поскольку план на
очередной год был уже сверстан и строительство комбината потребовало бы
взять деньги, предназначенные для химии, металлургии и машиностроения.
Кроме того, он высказывал сомнение относительно годности камыша в качестве
сырья для целлюлозы и картона. Однако Хрущев настоял на своем: комбинат был
построен, но толку от него не было никакого - одни убытки. "Камыш, -
вспоминал Рябков, - как и полагал Алексей Николаевич, не оправдал надежд:
"местное сырье" оказалось негодным для производства целлюлозы и картона.
Кроме того, после массового сбора в первый год рост камыша на выкопанных
местах не возобновился. Этим был нанесен ущерб и природному комплексу
дельты: создались неблагоприятные условия для гнездования водоплавающих,
нереста рыбы. А лес в дальнейшем пришлось возить из Архангельска, Костромы,
Вологды..."
Недовольство Косыгина политикой Хрущева участники заговора октября
1964 года обратили в свою пользу. По свидетельству Шелепина Косыгин был
поставлен в известность о готовящемся смещении Никиты Сергеевича со всех
его постов. На заседании Президиума ЦК КПСС 13-14 октября, предшествующего
известному пленуму, на котором снимали Хрущева, Косыгин выступал вслед за
Микояном, который пытался заступаться за Хрущева, предлагая, в частности,
сохранить за ним пост Председателя Совета Министров СССР. Косыгин резко
выступил против этого предложения, заявив, в частности, о том, что
"полумерами не удастся решить. Стиль т. Хрущева не ленинский".
«Косыгинские реформы»
После смещения Хрущева Косыгин занял должность Председателя Совета
министров, на которой проработал 16 лет. В 1965 году он выступил с рядом
инициатив, получивших название "косыгинских реформ". Эти реформы, с одной
стороны, были призваны покончить с "хрущевскими" экспериментами с системой
управления народным хозяйством, с другой - дать новые импульсы развитию
экономики. Первая задача была выполнена успешно - взамен совнархозов снова
вернули министерства. Успешно начали проводиться в жизнь и главные идеи
"косыгинских реформ" в области планирования народного хозяйства. Смысл этих
реформ, по мнению одного из референтов Косыгина Игоря Карпенко, заключался
в том, чтобы "сменить военно-штабную систему с ее главным лозунгом "План
любой ценой".
Косыгин стремился вдохнуть новую жизнь в плановую социалистическую
экономику комплексом взаимосвязанных между собой мероприятий. В основу
планирования были заложены объемы только реализованной продукции,
количество плановых показателей, спускаемых сверху и регламентировавших до
мелочи каждый шаг предприятия, было снижено с 30 до 9 показателей, из
отчислений от прибыли на предприятиях создавались фонды развития
производства и материального поощрения, заводы и фабрики получили право
самим реализовывать сверхплановую продукцию, устанавливать штатное
расписание и сметы. В сельском хозяйстве закупочные цены на продукцию
повышались в 1,5-2 раза, вводилась льготная оплата сверхпланового урожая,
снижались цены на запчасти и технику, уменьшились ставки подоходного налога
на крестьян. Кстати, именно Косыгин подписал в августе 1974 года
постановление Совмина, по которому крестьяне наконец-то стали полноправными
гражданами страны - на них распространили паспортную систему.
Реформы дали благоприятные результаты в годы восьмой пятилетки (1965-
1970 гг.). Не будем утруждать читателя цифровыми показателями, укажем лишь
на то, что именно в эти годы был налажен массовый выпуск легковых
автомобилей "Жигули". По инициативе Косыгина был заключен договор с
итальянской фирмой "Фиат" на строительство автозавода и организацию
производства современных автомобилей в Тольятти. Были достигнуты большие
успехи в капитальном строительстве, улучшилось положение дел в сельском
хозяйстве (в 1970 году общий рост сельскохозяйственного производства
составил 9%).
Однако, уже в самом начале реформ Косыгин сталкивался с
противодействием некоторых членов Политбюро его начинаниям. По
воспоминаниям Байбакова, когда на одном из заседаний Политбюро обсуждалась
концепция реформы, председатель Президиума Верховного Совета СССР Подгорный
"со свойственной ему грубоватостью и недоверчивостью произнес: "На кой черт
нам реформа? Мы плохо развиваемся, что ли?", - на что Косыгин возразил:
"Реформа необходима, темпы развития экономики стали снижаться. Все валовые
методы исчерпаны, поэтому надо развязать инициативу, поднять в коллективах
интерес к результатам труда". "Но Подгорный, - вспоминает далее Байбаков, -
напыщенно и напористо отстаивал свое, споря не только с Косыгиным, но и с
недостаточно уверенным в необходимости реформы Брежневым, не говоря уже об
остальных: "Если проводить реформу, то нужно к ней тщательно готовиться.
Рано проводить", - настаивал Подгорный".
Многие современники свидетельствуют о том, что "косыгинские" реформы
были свернуты во многом из-за того, что Брежнев ревниво относился к
Косыгину и постепенно лишал его все больше и больше реальных рычагов
управления экономикой. Бывший первый секретарь Московского горкома КПСС
Николай Егорычев вспоминал, что в 1966 году Брежнев как-то сказал ему: "Ну
скажи, зачем это Косыгин поехал по украинским заводам? Что ему там делать?
Все о своем авторитете печется. Пусть бы лучше в Москве сидел да делами
занимался". Однако есть свидетельства и о том, что отношения Брежнева и
Косыгина стали портиться не в середине 60-х, а с 1975 года.
